В голове нарастал шум. Неровные очереди раскаленных пуль косили людей, не вовремя выпрыгнувших из укрытия. Шум усиливался. Непонятно было из-за чего, то ли из-за установок залпового огня, то ли из-за стрекота стрелкового оружия. Теперь все казалось просто кошмарным бредом, мыслью пост-модерниста, набросившегося на чистый холст. Взрывы, клочья человеческих тел, непонятные вопли. Наступать? Отступать? Из окопа было непонятно, как это вообще делать. В классе истории в школе все казалось намного проще. Странно то, что человек с раной в животе, может вообще думать обо всем этом. Наверное, просто сознание мешает воспринять все, что происходит вокруг.
И зачем я пришел сюда? Зачем решил подчиниться чьему-то приказу? За «родину» мечтал умереть. Но разве за родину надо умирать именно здесь? В чужой стране? Сейчас идея героической смерти вызывает у меня некое подобие отвращения. На трусость не похоже, но в газетах это называют именно так. Стоит отметить, что сейчас трусость мне не кажется такой уж гадкой вещью. То ли из-за нескольких граммов свинца в животе и потери крови, то ли от этого бредового состояния, вызванного нарастающим шумом.
Где-то рядом взорвался снаряд. Как только уши чуть отошли от этого грохота, послышались крики о помощи. Сильные люди. Мне вот и в голову не приходило кричать – слишком много сил для этого надо. Но попробовать стоило бы.
Я открываю рот и пытаюсь что-нибудь выкрикнуть, но не слышу своего голоса, лишь чувствую свист воздуха в иссохшем горле. Вместо моего же крика в сознание вновь врывается отвратительный стрекот оружия. Интересно с чего началась война? Теперь уж не разберешь. Нам что-то говорили про спасение жизней, чести родины и всего в таком духе, но никто не удосужился сказать, что платой станет именно МОЯ жизнь. Я конечно понимал, что могу умереть, когда подписывал контракт, но полноценно этого никогда не осознавал. Каждому из нас казалось, что именно он выживет.
Мне всегда думалось, что осознание близкой смерти должно как-то выворачивать наизнанку человека. Но это не так. Я почти спокоен, только вихрь мыслей нарушает мое спокойствие, да артобстрел.
В мой окоп запрыгивает солдат. Присмотревшись получше, я вижу вражеские нашивки на его рукавах. Кажется, что я говорю: «привет». Он такой же молодой как я, неуверенно мотает головой, словно отвечая: «все могло быть иначе». Мне остается только понимающе кивнуть.
Он стреляет. Шум постепенно уходит.